Начал он с подтверждения функции «Дома дьявола» как сортировочного пункта, откуда часть заключенных отвозили в клинику «Феникс». Здесь их убивали выстрелом в голову, а органы – чаще всего почки – вырезали для трансплантации. Я не удивился, услышав, что реципиентами были богатые иностранцы, готовые заплатить за операцию 50–100 тысяч долларов. «Бизнес был хорошо отлажен», – продолжил Карстен. Он утверждал, что знает поименно и в лицо боевиков «Кучедры», и троицу их главарей: косовского вояку, албанского мафиози и французского хирурга Александра Вернея. Первые два командовали поимкой и перевозкой заключенных, а твой отец, Матильда, отвечал за всю медицину. Кроме Карстена, он завербовал группу медиков: двух хирургов, турка и румына, и санитара грека. Эти типы были профессионалами, но их верность клятве Гиппократа вызывала сильные сомнения.

По словам Карстена, в клинике «Феникс» провели с полсотни диких операций. Бывало, что почки для пересадки отправляли самолетом за границу. Я выжал австрийца досуха, соблазняя его все новыми ампулами морфия. Торговец Песком настаивал на своем: истинный мозг всего предприятия – Александр Верней, это он все придумал и организовал. Хуже того, Косово было не первой площадкой, где орудовал твой папаша, здесь всего лишь получила развитие хорошо освоенная схема, проверенная им в ходе прежних гуманитарных миссий. Благодаря своей сети информаторов и высокому положению Верней имел доступ к базам данных многих стран. Так он устанавливал контакты с родителями тяжелобольных людей, готовыми платить за органы любые деньги. Все оплачивалось, конечно, наличными или путем банковских переводов в офшоры.

Я достал из кармана пальто очередные две ампулы морфия. Бедняга впился в них безумным взглядом.

«Теперь я хочу, чтобы ты рассказал мне про Тимоти Меркурио».

«Парень из «Гардиан»? – сразу вспомнил он. – Он выслеживал нас не одну неделю. Его вывел на нас информатор, косовский санитар, сотрудничавший с нами на первых порах».

Австриец свернул самокрутку и затянулся так отчаянно, словно от этого зависела его жизнь.

«Боевики «Кучедры» много раз запугивали Меркурио, чтобы заставить его бросить расследование, но журналисту хотелось погеройствовать. Однажды вечером охрана засекла его прямо здесь с камерой наготове. Неосторожность, за которую он жестоко поплатился».

«Он был не один?»

«Нет, при нем была блондинка, ассистентка-переводчица».

«Вы их прикончили?»

«Не мы, сам Верней. Другого выхода не было».

«Как поступили с телами?»

«Отправили в Приштину, чтобы все подумали, что эта парочка попала в засаду. Грустная история, но плакать по ним я не стану. Меркурио хорошо знал, как сильно рискует, если решит сюда сунуться».

* * *

Ты требовала правды, Матильда, ну так получай: твой отец не был блестящим и благородным врачом, за которого себя выдавал. Он был преступником, убийцей, чудовищем с десятками трупов на совести. Он собственными руками убил единственную женщину, которую я любил.

* * *

Я вернулся во Францию с твердым решением расправиться с Александром Вернеем. Но сначала я расшифровал и припрятал все привезенные с Балкан показания. Я проявил и рассортировал все кадры, которые сделал, просмотрел и отредактировал все видеозаписи, долго расследовал прежние преступления твоего отца. Так сформировалось полное, убедительное досье. Я хотел не только убить Вернея, но и предъявить миру доказательства его деяний. Это то самое, что ты собиралась сделать в отношении меня.

Когда была закончена вся подготовительная работа, когда настало время приступить к главному, я стал за ним следить, практически не спуская с него глаз. Я плохо понимал, как делается такая работа. Мне хотелось продлить его мучения, хотелось, чтобы он испил чашу до дна. Но с течением времени я осознал очевидное: задуманная мною месть была слишком милосердной. Убив Вернея, я рисковал представить его жертвой, слишком быстро снять его с Голгофы. Нужно было растянуть его муки.

11 июня 2000 года я пришел в ресторан «Dome» на бульваре Монпарнас, излюбленное место твоего отца, и отдал метрдотелю фотокопию обвинительного досье на Вернея с просьбой вручить его ему. После этого я ускользнул, не замеченный твоим отцом. Мой план состоял в том, чтобы назавтра передать все собранные данные полиции и прессе. Просто я не устоял перед искушением до рвоты его напугать и дать ему несколько часов – пусть успеет представить во всех подробностях свою незавидную дальнейшую участь. Пусть помучается, пусть постепенно поймет, какой силы цунами переломает кости ему самому, погубит жизнь его жене, детям, родителям.

Эти несколько часов я пробездельничал дома. Меня не оставляло ощущение, что Суазик умерла во второй раз.

* * *

– ЗИДАН – ПРЕЗИДЕНТ! ЗИДАН – ПРЕЗИДЕНТ!

Ближе к 11 вечера меня – потного, с раскалывающейся головой – разбудили крики футбольных болельщиков, праздновавших победу французской команды. Я пил несколько часов и теперь плохо соображал. Я мучился тревогой. Какой окажется реакция Вернея, явно одержимого субъекта? На то, что он будет сидеть сложа руки, надежды практически не было. Я сделал шаг, не подумав о последствиях, не позаботившись об участи его жены и двоих детей.

Недоброе предчувствие выгнало меня из дому. Я сразу перешел с шага на бег. Добежав до паркинга Монталамбер, я сел в свою машину, переехал через Сену и помчался к саду Ренела. На бульваре Босежур, перед домом твоих родителей, я сразу понял, что дела плохи. Электрические ворота подземного гаража были открыты. Я заехал внутрь и выскочил из «Порше».

События резко ускорились. Пока я ждал лифта, сверху донеслось два выстрела. Я помчался по лестнице на третий этаж, перепрыгивая через ступеньки. Дверь вашей квартиры была приоткрыта, я вошел и напоролся на твоего отца, вооруженного помповым ружьем. Пол и стены прихожей были забрызганы кровью. Я увидел в коридоре два трупа: твоей матери и брата. Следующей в его списке была ты. Как многих других до него, твоего отца обуяла жажда убивать: он расправлялся со своей семьей, прежде чем убить себя. Я набросился на него, пытаясь разоружить. Мы дрались на полу, раздался выстрел, пуля размозжила ему голову.

Так, сам того не зная, я спас тебе жизнь.

1

Комнату озарили ослепительные вспышки молнии, за ними последовали громовые раскаты. Матильда, сидя за столом в гостиной, завершала чтение признаний Натана Фаулза. После этого мучительного испытания ей казалось, что она больше не сможет дышать, как будто из комнаты выкачали весь кислород и ей грозит удушье.

В подтверждение написанного Фаулз вынул из шкафа три пухлые папки, громоздившиеся теперь рядом с машинописными страницами.

Перед глазами Матильды лежали неопровержимые доказательства чудовищных злодеяний ее отца. Она требовала правды, но правда оказалась настолько невыносимой, что пол у нее под ногами встал дыбом, сердце колотилось с такой скоростью, что едва не лопались сосуды. Фаулз предупреждал, что кислота будет очень едкой. Он не только сдержал слово, но и плеснул кислотой прямо ей в глаза.